на первом году обучения в УПИ я познакомился с Серегой Щекиным. Серега был профессиональным пьяницей и по совместительству директором Сатирического театра УПИ. Познакомившись поближе, я понял кого мне напоминал Серега. Он был близнецом Кудасова, с любовью выписанного Орловым. Только в отличие от Кудасова, нюх которого был отточен на жратву, нюх Щекина был прекрасно отлажен на выпивку.
За все годы работа в Сатирическом Театре УПИ настроила Серегу на специфический казарменный юмор. А от природы он к тому же обладал быстрой реакцией в разговоре, поэтому за словом в карман не лез. Как-то раз, когда у нас в комнате только появился нашумевший диск Тухманова "По волне моей памяти", и мы в первый раз его громко (гхм... очень громко - Я мысленно вхожу в ваш кабинет...) слушали, на звуки музыки стали подтягиваться совершенно разные, в том числе и абсолютно незнакомые ребята, просто проходившие мимо по коридору пятого этажа. Одним из них был Вовка Фельдман, с которым мы подружились на многие годы. А сразу после только что представившегося нам Фельдмана в двери без стука вошел Щекин. Вовка, увидев, что нам этот человек знаком, решил самопредставиться, протянул ему руку и сказал:"Фельдман." Серега руку пожал и ответил:"Щельдман."
Про Щекина ходили легенды. Заходя в общагу, он уже точно знал в какой из комнат есть спиртное, и не просто "есть", а что и сколько. Диапазон простирался от полбутылочки простого Тройного до запакованного в подарочную коробку марочного коньяка. Я долго в это не верил, пока аналогичный случай не случился со мной. Дело было в летнюю сессию. Назавтра надо было сдавать "Цепочки" доценту Щепеткину, который очень не любил козлов, уродов, лентяев и тупых. А у меня как раз некстати заболел зуб. То есть не заболел, а ЗАБОЛЕЛ. Обычно зубы меня не мучали, а тут на нервной почве что ли случилось, даже не знаю. Но только болело так, что аж мигрень началась, натурально не мог глаза держать открытыми, какая там учеба. Попробовал сначала одни таблетки, потом вторые, потом еще какие-то. От всего этого мне стало прозрачно и возвышенно, но зуб нисколько не проходил. Он просто мысленно отделился от моего тела, висел рядом в воздухе и болел все сильнее. Я лежал и тихо стонал на своей кровати, когда в дверь нашей комнаты кто-то постучал. Поскольку комната наша была очень преферансная, то двери в нее были закрыты в постоянном режиме, неважно играли у нас или нет. Я продолжал тихонько стонать в подушку, приготовившись умереть в следующие примерно полчаса. Стук не прекращался. Я перестал стонать, с трудом сдерживая дыхание и мечтая о вечном покое. Стук не прекращался. Мало того, к нему добавился голос. Это был голос Щекина.
Ко всем прочим аттрибутам Сереги следует отнести еще один, печально известный девушкам - про чувака, которому легче отдаться, чем объяснить, что это не хочется. Я понял, что умереть в ближайшие полчаса мне не удастся, потому что Щекин на меньше в комнате не задерживался, даже если в ней уже все было выпито. А в нашей итак ничего не было, поэтому у меня бредила надежда вскоре снова остаться одному и продолжать усилия по умиранию. Медленно, держа глаза закрытыми, скользя ладонью по стене, я дополз до двери и открыл ее. Это была одна из самых больших ошибок моей жизни. За последующий час Щекин вынул из меня душу, которая вылетела и расположилась рядом с уже висевшим в воздухе зубом. К концу часа я не только не мог смотреть, но и слушать - каждый звук отдавался в моей голове колокольным звоном, эхом отдаваясь в отдельно висевшем зубе. Надо заметить, в силу многолетней сценической практики, голос Сереги был сродни трубе из Иерехона. Я просил Щекина уйти, бросить меня, дать спокойно умереть, но он упорно отказывался. Сначала я не понял чем это было вызвано, и только минут через 20 после первого часа пыток Серега сказал:"Продай мне бутылку." Если б я мог, то несомненно злорадно бы рассмеялся в тот момент - бутылки у меня не было! Но смеяться я не мог, мне хотелось плакать, стонать, скрипеть висевшим зубом и орать. Через минут 10 упрашивания продать бутылку, Щекин заявил:"Я знаю, у тебя есть четушка. Продай. Я умираю." На что я ему резонно заявил, что умираю тут я и что если б у меня была четушка, то ее бы давно в силу моего состояния у меня не было. Щекин не сдавался, он доверительно нагнулся над лежавшим на кровати мной и сообщил:"Она у тебя в тумбочке на нижней полке." На секунду я даже забыл про зуб, потому что вспомнил, что пару недель тому я же купил четушку, зачифанил ее для чего-то, но забыл про нее совершенно. Про нее не знал НИКТО. Абсолютно никто. Она была в моей тумбочке, теплая, прижатая к задней стенке, заваленная книгами и чем-то еще. Как про нее узнал Щекин для меня по сей день остается загадкой.
P.S. "Цепочки" Щепеткину я сдал на "хор." Но видок у меня был еще тот.
1 мая 2007 г.
За все годы работа в Сатирическом Театре УПИ настроила Серегу на специфический казарменный юмор. А от природы он к тому же обладал быстрой реакцией в разговоре, поэтому за словом в карман не лез. Как-то раз, когда у нас в комнате только появился нашумевший диск Тухманова "По волне моей памяти", и мы в первый раз его громко (гхм... очень громко - Я мысленно вхожу в ваш кабинет...) слушали, на звуки музыки стали подтягиваться совершенно разные, в том числе и абсолютно незнакомые ребята, просто проходившие мимо по коридору пятого этажа. Одним из них был Вовка Фельдман, с которым мы подружились на многие годы. А сразу после только что представившегося нам Фельдмана в двери без стука вошел Щекин. Вовка, увидев, что нам этот человек знаком, решил самопредставиться, протянул ему руку и сказал:"Фельдман." Серега руку пожал и ответил:"Щельдман."
Про Щекина ходили легенды. Заходя в общагу, он уже точно знал в какой из комнат есть спиртное, и не просто "есть", а что и сколько. Диапазон простирался от полбутылочки простого Тройного до запакованного в подарочную коробку марочного коньяка. Я долго в это не верил, пока аналогичный случай не случился со мной. Дело было в летнюю сессию. Назавтра надо было сдавать "Цепочки" доценту Щепеткину, который очень не любил козлов, уродов, лентяев и тупых. А у меня как раз некстати заболел зуб. То есть не заболел, а ЗАБОЛЕЛ. Обычно зубы меня не мучали, а тут на нервной почве что ли случилось, даже не знаю. Но только болело так, что аж мигрень началась, натурально не мог глаза держать открытыми, какая там учеба. Попробовал сначала одни таблетки, потом вторые, потом еще какие-то. От всего этого мне стало прозрачно и возвышенно, но зуб нисколько не проходил. Он просто мысленно отделился от моего тела, висел рядом в воздухе и болел все сильнее. Я лежал и тихо стонал на своей кровати, когда в дверь нашей комнаты кто-то постучал. Поскольку комната наша была очень преферансная, то двери в нее были закрыты в постоянном режиме, неважно играли у нас или нет. Я продолжал тихонько стонать в подушку, приготовившись умереть в следующие примерно полчаса. Стук не прекращался. Я перестал стонать, с трудом сдерживая дыхание и мечтая о вечном покое. Стук не прекращался. Мало того, к нему добавился голос. Это был голос Щекина.
Ко всем прочим аттрибутам Сереги следует отнести еще один, печально известный девушкам - про чувака, которому легче отдаться, чем объяснить, что это не хочется. Я понял, что умереть в ближайшие полчаса мне не удастся, потому что Щекин на меньше в комнате не задерживался, даже если в ней уже все было выпито. А в нашей итак ничего не было, поэтому у меня бредила надежда вскоре снова остаться одному и продолжать усилия по умиранию. Медленно, держа глаза закрытыми, скользя ладонью по стене, я дополз до двери и открыл ее. Это была одна из самых больших ошибок моей жизни. За последующий час Щекин вынул из меня душу, которая вылетела и расположилась рядом с уже висевшим в воздухе зубом. К концу часа я не только не мог смотреть, но и слушать - каждый звук отдавался в моей голове колокольным звоном, эхом отдаваясь в отдельно висевшем зубе. Надо заметить, в силу многолетней сценической практики, голос Сереги был сродни трубе из Иерехона. Я просил Щекина уйти, бросить меня, дать спокойно умереть, но он упорно отказывался. Сначала я не понял чем это было вызвано, и только минут через 20 после первого часа пыток Серега сказал:"Продай мне бутылку." Если б я мог, то несомненно злорадно бы рассмеялся в тот момент - бутылки у меня не было! Но смеяться я не мог, мне хотелось плакать, стонать, скрипеть висевшим зубом и орать. Через минут 10 упрашивания продать бутылку, Щекин заявил:"Я знаю, у тебя есть четушка. Продай. Я умираю." На что я ему резонно заявил, что умираю тут я и что если б у меня была четушка, то ее бы давно в силу моего состояния у меня не было. Щекин не сдавался, он доверительно нагнулся над лежавшим на кровати мной и сообщил:"Она у тебя в тумбочке на нижней полке." На секунду я даже забыл про зуб, потому что вспомнил, что пару недель тому я же купил четушку, зачифанил ее для чего-то, но забыл про нее совершенно. Про нее не знал НИКТО. Абсолютно никто. Она была в моей тумбочке, теплая, прижатая к задней стенке, заваленная книгами и чем-то еще. Как про нее узнал Щекин для меня по сей день остается загадкой.
P.S. "Цепочки" Щепеткину я сдал на "хор." Но видок у меня был еще тот.
1 мая 2007 г.